Обновленчество после революционных событий 1917 г. по свидетельствам очевидцев

В воспоминаниях, письмах, дневниках, записи которых касаются церковных событий, происходивших в первое послереволюционное десятилетие, перед читателем проходит вся история Церкви, в именах, лицах и живых чертах воссоздается непростая судьба её верных чад. Мемуарные документы зафиксировали и хронику событий и мероприятий, связанных с масштабными событиями в жизни Церкви, и повседневные заботы, которые были её тканью. Восстановление патриаршества, реакция Церкви на действия большевиков в отношении имущества и социального положения Церкви, мученические смерти, богоборческие акции и декреты власти, противостояние верующих, расколы и аресты, — живая история по свидетельствам современников даёт возможность увидеть описанные в монографиях события под новым углом зрения, который лишён методологической заданности. По дневникам, письмам, воспоминаниям, запискам мы можем восстановить неофициальную историю жизни русской православной церкви в 20-е годы ХХ века. В данной работе мы сосредоточимся на исследовании такого явления церковной жизни этого периода как обновленчество: обратимся к истории возникновения обновленчества, проследим трансформацию этого движения после революций 1917 г. и на основе воспоминаний очевидцев событий церковной истории исследуем отношение современников к обновленцам.
Широко известно, что петровские реформы исказили положение Русской Православной Церкви в российском государстве и препятствовали её нормальному естественному развитию. Церковь воспринималась в русском обществе как некий государственный придаток, одно из министерств. Связанная путами невыгодного для себя союза с государственной властью, к началу ХХ века Церковь не имела сколько-нибудь весомого авторитета в русском обществе, лишь изредка духовные лица могли рассчитывать на интерес и внимание со стороны светского общества. Находясь в тесной связи с государством, Церковь была лишена возможности сформулировать теологически обоснованную социальную концепцию, которая могла бы быть и не связанной с самодержавием. Задержка развития приводила и к внутренним противоречиям, разъедавшим церковное сознание. Отсутствие системы социального лифта для белого духовенства, аристократическая власть черного духовенства, положение мирян при Церкви, отсутствие канонического управления Церковью ввиду ликвидации Петром I патриаршества, — эти и другие спорные вопросы не могли быть разрешены при существовавшем положении вещей. Февральская революция раскрепостила церковное сознание, ставшее более свободным и способным для принятия решений, связанных с церковным управлением и церковной жизнью. Но она же освободила силы, радевшие за радикальное обновление Церкви.
Несмотря на то, что термин «обновленчество» традиционно связывают с событиями, произошедшими в Церкви в 1920-е гг., истоки этого феномена церковной истории, идеи, присущие этому движению, давно будоражили церковное сознание. В 1905 году возникло первое объединение духовенства, озабоченного обновлением церковного института. «В тот период «обновление Церкви» стало одним из популярных лозунгов в либеральной интеллигентной среде» . «9 февраля 1905 г. около двадцати молодых клириков, большей частью знакомых между собой, обратились к Петербургскому владыке <Митрополиту Антонию (Вадковскому)> с прошением, в котором говорилось о желании встретиться и поговорить «о положении Церкви и затруднительных обстоятельствах для пастырского дела в переживаемое родиной время» .

Встреча состоялась, и было получено благословение на дальнейшие подобные встречи. Эта группа священников, выросшая в численности и вошедшая в церковную историю как группа 32-х, подготовила записку о животрепещущих вопросах церковной жизни. После публикации записки в печати стали обсуждаться проекты церковных реформ и проблемы церковной жизни начала ХХ века. «Обновленческие лозунги, став модными после 1905 года, разумеется, тесно сочетались с освободительным движением, которое развертывалось в стране» , а центральным вопросом, которого касались обновленцы начала ХХ века, был вопрос о церковном самоуправлении и восстановлении канонической свободы Русской Православной Церкви. Группой 32-х руководило стремление воссоздать раннехристианский принцип церковной жизни, ближайшей целью выбран скорейший созыв церковного Собора, в котором наравне с епископами принимали бы участие и представители белого духовенства, и миряне.
Союз церковного обновления, а после 1906 г. Братство церковного обновления, как называли себя священники-«реформаторы», просуществовал до 1907 г.

Как отмечает М.В. Шкаровский, «официальное руководство Церкви относилось к «новоправославным» идеям с большим подозрением и порой применяло различного рода репрессии к их выразителям» . Обновленцы первой русской революции впервые поставили вопрос о содержании отношений между Церковью и царской властью и необходимости перемен в этих отношениях.«Государственные идеалы православного государства не воспринимались клириками как идеалы православные, а само государство — Российская империя – характеризовалось как преходящее учреждение» . Критике был подвергнут епископский институт и само существование в Церкви сословных и групповых разделений, породивших отчужденность архиереев-монахов от белого духовенства. Ввиду этой отчужденности, говоря о скорейшем созыве церковного Собора, обновленцы отстаивали полноправное участие белого духовенства и мирян в работе этого собора наравне с черным духовенством. Реформаторы ратовали за восстановление соборности первых времен христианства, понимая её как внесословное единство верующих во Христе. «Отрицалось господство кого бы то ни было над кем бы то ни было (епископата над священниками, клира над мирянами или мирян над клиром)» . Поднимались вопросы об упрощении бракоразводного процесса, о возможности жениться во второй раз овдовевшим священникам, о сокращении постов и уменьшении длительности богослужений, о радикальной реформации богослужебного чина и приближения его к раннехристианскому образцу за счёт приближения паствы к алтарю и т.д.
С точки зрения государственной власти обновленцы воспринимались как революционный элемент. Их стремление нивелировать сословные различия и зависимость белого духовенства от аристократического черного, их проект уравнивания в правах всех вероисповеданий и предоставления им свободы от государственной власти, в том числе Русской Православной Церкви, разумеется, не находили поддержки со стороны государства. Но и самой Церковью, остро нуждавшейся в «обновлении», радикальные проекты обновленцев не могли быть одобрены. К 1907 году произошла значительная политизация обновленческого движения, заинтересованного в скорейшем предоставлении автономии Русской Православной Церкви, но пока неготового пойти на разрыв с более консервативным церковным сообществом. К 1907 году Поместный Собор не был собран и, таким образом, основная задача Союза церковного обновления выполнена не была.
Революция 1905-1907 г. завершилась поражением революционных сил, на нет сошло и обновленческое движение. Формально Братство церковного обновления прекратило свое существование в 1907 г. В период с феврaля по мaрт 1917 г. сложились условия для появления нового поколения обновленцев, ещё связанных с предшественниками, но уже имеющих большие отличия от них . Вновь на историческую сцену вернулись сторонники реформирования Церкви и восстановления её раннехристианской чистоты, политики в рясах и те, кого захватил поток событий. В 1922 г. в ходе кампании по изъятию церковных ценностей верхушка советской власти во главе с Л. Троцким решила создать покорную себе церковную организацию и окончательно уничтожить Церковь, для этого привлечь к сотрудничеству обновленчество. Причём было решено использовать обновленцев, связать их с кампанией по изъятию церковных ценностей, способствовать их разрыву с патриаршей Церковью и выбору новой иерархии, а затем уничтожить. Лидеры «Живой церкви», как тогда называлась обновленческая организация, А. Введенский. А. Боярский, В. Красницкий внесли первый вклад в путаницу вокруг церковного управления в те тревожные дни, когда патриарх Тихон находился в заключении.

12 мая 1922 г. группа священников-обновленцев была допущена к находящемуся под домашним арестом патриарху, от которого была получена бумага о связанной с арестом и невозможностью исполнять свои обязанности временной передачи церковной власти Ярославскому митрополиту Агафангелу.

Митрополиту Агафангелу советскими властями было запрещено покидать Ярославль из-за отказа примкнуть к обновленческому движению, в Москву он приехать не смог. Тогда 18 мая обновленческие лидеры были вновь допущены к патриарху и подали ему прошение об открытии временной канцелярии для работы с текущими церковными делами, которая должна была просуществовать до прибытия в Москву митрополита Агафангела. Обновленцы использовали полученный документ как доказательство передачи им церковной власти на законных основаниях и запустили работу Высшего Церковного Управления. Руководители ВЦУ начали осуществлять те преобразования, которых так ждала советская власть, направили во все епархии призыв прекратить общение с «тихоновской церковью» и перейти в «Живую церковь», стремились заручиться поддержкой самых влиятельных священников и епископов для наиболее эффективного воздействия на преданную им паству. Этот последний шаг особенно непросто дался обновленцев и обнаружил всю незаконность и несостоятельность их деяний: православные пастыри оставались верными Истине и патриарху, и если даже и заблуждались на короткое время относительно ВЦУ и обновленчества, как было с митрополитом Сергием (Страгородским), то вскоре или несколько погодя возвращались к Русской Православной Церкви, а вместе с этим разрушался образ Живой церкви как законной носительницы церковной власти.

В оценке обновленческого движения 1920—40-х гг. почти все исследователи церковной истории ХХ века сходятся во мнении: деятельность обновленцев этого периода была санкционирована советской властью. Среди обновленцев, несомненно, были люди, душевно заинтересованные в исправлении пороков земной Церкви, запутавшиеся в противоречиях эпохи, но не меньше в ней было тех, кто с помощью безбожной власти стремился достичь своих целей, карьерных, политических, личных. В обновленчестве 1905-1907 гг. ясно были различимы противоречия, которые и привели, в конце концов, к краху этого движения, обновленческое движение 1920-1940-х с самого момента его реставрации было инспирировано государственной властью. В «Очерках русской смуты» читаем: «Что являлось тогда вашей целью?» — спросил я однажды Александра Ивановича. «Создание христианско-социалистической партии», — быстро ответил он» . Иными словами, целью лидера обновленчества было именно то, за что он упрекал патриаршую Церковь в 1923 г. в брошюре «Церковь и государство» .
В целом история обновленчества второй волны на страницах исторических сочинений предстаёт в следующем виде: группа идейных реформаторов и карьеристов, готовых ради власти на многое, идёт на разрыв с Русской Православной Церковью, добивается временного успеха, но спустя довольно краткое время теряет популярность среди верующих и уничтожается советской властью. Но что видели прихожане? Как они воспринимали обновленчество? Что могли усвоить из чреды декретов и постановлений большевиков от христианства? Посмотрим на обновленцев и обновленческое движение глазами очевидцев.
Две революции 1917 года столь сильно изменили социальный, политический и культурный облик страны, что у очень многих россиян появилась потребность осознать эти перемены, разобраться с ними и со своей жизнью в новых условиях, размышляя с пером в руках. Вплоть до времени больших сталинских репрессий жанры документальной прозы: дневники, мемуары, личные письма и письма в газету, — становятся широко востребованными. Пишут почти все: рабочие, крестьяне, бывшее дворянство, священники, монахи, архиепископы, генералы. Многие авторы личных заметок, отзываясь на современные события, оставляли воспоминания и об обновленцах. Ярко проступают характеры и типы обновленческих деятелей в книге А.Э. Краснова-Левитина «Лихие годы», много внимания уделяет обновленческому движению М.А. Новосёлов, но в целом портрет обновленчества складывается из небольших фрагментов воспоминаний очевидцев: епископа Арсения (Ельчанинова), Н.П. Окунева, монахини Амвросии и других. Прежде всего, в этом портрете ярко проступает очевидность связи между обновленцами и советской властью. «В то время, — вспоминал иерей Михаил Чельцов, — самым животрепещущим и всех очень сильно волновавшим было только что появившееся обновленчество. Для всех было ясно, что советская власть в значительной степени поддерживала его и всячески способствовала как образованию, так еще более распространению его» . Большевики проявляли большой интерес ко всем, кто не принимал обновленчество, священнослужители за отказ сотрудничать с Живой церковью попадали под арест, как писал об этом прот. Михаил: «… казалось, что арестом нас хотят заставить принять обновленчество и пойти за ним» .
Для православных обновленчество было бесчестным и порицаемым движением, негативное отношение к нему выражено во многих источниках личного происхождения. Епископ Арсений (Жадановский) вспоминает: «Святейший отказался войти в кладбищенский храм, перешедший в его отсутствие к обновленцам, облачился на паперти. Здесь, таким образом, было осуждено обновленчество Главой Православной Церкви и всем православным народом, как только стало возможным таковое сделать» . Другое воспоминание владыки повествует о том, как стойко православные пастыри противостояли самозванцам: «Когда происходила передача Ваганьковского кладбища обновленцам, отец Василий, прельщаемый всякого рода материальными земными выгодами, ни на минуту не поколебался, а напротив, упорно боролся с захватчиками, доводя дела даже до судебных инстанций. <…>Вместе с тем он не допускал к служению во вверенном ему храме членов причта, уклонившихся в «Живую Церковь», и часто священнодействовал один, подвергаясь оскорблениям и серьезной опасности быть избитым. И хотя отцу Василию пришлось уступить обновленцам и удалиться, своим терпением и настойчивостью он все же отстоял право совершать панихиды православным священникам на всех московских кладбищах, что и было официально засвидетельствовано гражданской властью» .

Священник, перешедший к обновленцам, но вернувшийся в лоно истинной Церкви, разумеется, привлекал особое внимание, об этом оставила заметку игумения Афанасия (Громеко), в письмах к митрополиту Евлогию (Георгиевскому) писавшая о своих наблюдения над новой российской действительностью: «Много красных иереев было в церкви и около неё. <…> Еп/ископ/ Мануил молодой, прежде мало на себя обращал внимания. Лицо сердечное и твердое, но не слишком умное, может это лучше. Главное, чтобы был твердый. К нему подходили все батюшки, и я слышала такой разговор: «а, о/тец/ NN, вы как же, всё время были тверды, не шатались?» – «Простите, Вш. Св., шатался». – «А, а как же теперь?» – «Я принёс покаяние» – «У кого?» – «У NN» – «Но он не имеет полномочия, потрудитесь снять облачение». Тот стоит в нерешительности. «Нет, пожалуйста, исполните мою просьбу, снимите облачение, а потом мы поговорим»» .

О. Евгений (Елховский) отметил, с каким воодушевлением отнеслись к революции те, кто давно ждал возможности проявить свои карьерные устремления: «Началась революция и в церковной жизни. Появилась новая церковь, так называемая «живая церковь». <…> Многие недовольные старым монашеским епископатом забредили надеть на себя епископские митры. И вот устремились тогда к «живой церкви». Надо сказать ту правду, что большинство, если не все, эти новые люди из старого духовенства – переходившие в «живую церковь» — были люди властолюбивые, тщеславные, с колеблющимися убеждениями, а пожалуй, вернее сказать, без всяких убеждений: прямолинейные карьеристы! <…> Как только они вступят, бывало, в эту «живую церковь», так тотчас же высоко поднимаются в своих правах и чинах: из простых обыкновенных священников они сразу заделываются благочинными, уполномоченными на уезд, на округ; понадели на себя митры, заделались епископами и даже митрополитами без всяких заслуг со своей стороны. <…> Среди малодушных пастырей и мало понимающих в первое время, куда и во что их тащат, разумеется, такая наглость имела успех во многих местах, тем более что, видели они, на таковых, преклоняющихся ей, она сыпала награды без всякой заслуги» . Словно пытаясь исправить искажения в отношениях белого и черного духовенства до революции, обновленцы расточали награды священникам, об этом находим свидетельство и в воспоминаниях А.Э. Краснова-Левитина: «Уж очень щедро было обновленческое начальство на награды» .

Немало энергии употребил М.А. Новосёлов для развенчания обновленчества в своих «Письмах к друзьям». «… для всякого, имеющего очи, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, — пишет Новосёлов, — ясно из ряда несомненных фактов, что названные «церковные» деятели являются узурпаторами церковной власти» , «они – не законная церковная власть, а беззаконное сборище, воровски, чтобы не сказать разбойнически, захватившее эту власть» , «живоцерковники – это церковные большевики» .

Между тем, обновленчество вызывало недоумение в среде неискушённых в вопросах веры граждан новой страны: «Так, один из рабочих просил разъяснить ему, «что представляет из себя обновленческая церковь, в которую можно ходить коммунистам?» Н.П. Окунев, агент пароходства «Самолётъ» в Москве, не сразу понял, что временами посещал обновленческие храмы: «Вчера был в церкви Гребенской Божьей матери, что на Лубянской площади. Там шла всенощная с участием не одного, а целых восьми гастролёров, и потому церковь была битком набита. Служил популярный молодой ученый священник Калиновский, сказавший пред «Хвалите Имя Господне» сильную проповедь. Пел так называемый «художественный квинтет» одного из талантливейших современных духовных композиторов П.Г. Чеснокова с его личным участием. Служили еще трое самых голосистых протодиаконов: К.В. Розов, Китаев и Солнцев, соревнуя друг перед другом в силе и красоте голосов. Точно «состязание певцов» из Тангейзера. <…> Но опять же скажу: не радует меня стечение молящихся на такие службы, и это уже не молящиеся, а просто «публика», жаждущая зрелищ. С другой стороны: что же делать духовенству, Розовым, Чесноковым, когда ряды богомольных людей так поредели? Поневоле станешь подлаживаться под вкусы «публики»!»

.
Но и «подлаживание под вкусы публики» не спасало обновленцев: переданные под их ведение храмы пустели, обновленческие священники теряли авторитет. В воспоминаниях о детских годах А.Б. Свенцицкого есть такой эпизод: «мы вошли в собор начала XVII века. Роскошный пятиярусный иконостас поразил меня великолепием и красотой, а главное — крупным размером икон нижнего яруса. <…> Нас с мамой удивило, что в громадном Соборе пусто. Всего человек 8-10 молящихся. Хора нет. Священник лет двадцати с небольшим, бритый, почему-то служит в филоне красного бархата. «Сим Победа», которые были подарены царским правительством приходам в 1913 году в память 300-летия дома Романовых. Хор заменяет «поющий» на все лады псаломщик также в красном парчовом стихаре, очень похожий на еврея-торговца средних лет и почему-то с продолговатыми баками. «Здесь обновленцы», — шепчет мне на ухо мама, берет за руку и выводит из храма» . Лишь несколько лет прошло со времени триумфа обновленцев, когда «их» храмы были переполнены, произносимые обновленческими священниками проповеди вызывали резонанс, как паства в большинстве своём отвернулась от обновленческих лидеров: «6 часов вечера. Суббота или канун праздника. Так же, как и во всех церквах, раздаётся колокольный звон. На паперти, однако, почти не видно нищих: нет смысла сюда идти, здесь народа мало. Входим в храм. Охватывает тягостное чувство. Огромное, холодное помещение. И пустое. Десятка два прихожан сиротливо жмутся к алтарю. На паникадилах всего несколько свечей. И на этом унылом фоне странно выглядят яркие облачение, митра на голове священника, протодиакон в камилавке» .
В воспоминаниях современников представлена широкая палитра чувств к обновленцам: недоумение, интерес, порой восхищение, недоверие, отторжение. В условиях информационной блокады, в которую советская власть заключила Русскую Православную Церковь со взятием под арест патриарха Тихона, верующие находились в замешательстве относительно обновленцев и стремительно проводимых ими мероприятий, в личных и публичных письмах современники событий задавались вопросом: «Кто они, обновленцы? Можно ли им доверять?». Посредством бесед получали наставление в неподчинении обновленческим распоряжениям и непосещении обновленческих храмов, с помощью воспоминаний и дневниковых записей фиксировали свои смешанные чувства и окончательное удостоверение в ложности обновленческого движения. Благодаря личным документальным свидетельствам мы располагаем возможность проследить тот путь, который был проделан в душах православных христиан, больше или меньше вовлечённых в церковное общение, когда они были вынуждены определять своё отношение к реформаторской церкви первой половины ХХ века. Как видно из краткого перечня приведённых свидетельств современников, в отношении обновленцев лишь изредка проскальзывает доверие к верности их дела, в большинстве же своём суд очевидцев однозначен: обновленцы – приспособленцы и узурпаторы, и прекращение их бесчестной деятельности лишь вопрос времени.