8 ноября в Центральном выставочном зале «Манеж» прошла конференция «200-летие Бородинской битвы. Роль Церкви в сохранении Отечества вчера и сегодня». Мероприятие проводилось в рамках  XI церковно-общественной выставки-форума «Православная Русь — к Дню народного единства». На конференции выступил с докладом заведующий кафедрой Церковной истории МДА профессор Алексей Константинович Светозарский.

Работой конференции руководил председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин. В работе конференции приняли участие:  А.В. Кибовский, руководитель Комитета по культурному наследию Москвы при Правительстве Москвы, протоиерей Максим Козлов, первый заместитель председателя Учебного комитета при Священном Синоде Русской Православной Церкви,  В.А. Преснов, директор музея-панорамы «Бородинская битва», игумен Петр (Еремеев), ректор Российского православного университета, М.А. Маслин,  заведующий кафедрой истории русской философии философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, В.И. Алявдин  — председатель «Общества потомков участников Отечественной войны 1812 года» и другие исследователи.

В информационном сообщении сайта Синодального Отдела по взаимоотношениям Церкви и Общества отмечается, что «в ходе выступлений были подведены итоги празднования 200-летия Бородинской битвы; многие докладчики в своих выступлениях с сожалением констатировали тот факт, что некоторые современные историки дают необъективную историческую оценку событиям 1812 года, иногда намеренно умаляя подвиг российских военачальников, воинов и простых граждан в деле освобождения России от захватчиков; присутствующие эксперты сошлись в мнении о том, что для распространения непредвзятого взгляда среди подрастающего поколения на те или иные исторические события необходима консолидация усилий Церкви, государства и общества».

Выступление Алексея Константиновича Светозарского касалось проблем достоверности, восприятия и интерпретации событий Отечественной войны 1812 года.

Интернет-издание «Татьянин день» на своих страницах цитирует выступление профессора:

Я позволю себе начать свое небольшое краткое выступление с одной цитаты, чтобы было наглядно ясно, что мы собрались здесь недаром. «Мы не знаем своей истории. Значит, не можем понимать всего то, что происходит сейчас. У нас так много мифов еще со школьной программы. Вот Бородинское сражение. А ведь Кутузов в это время пьяный лежал, они с каким-то графом запили страшно. Это у Льва Толстого в «Записках» есть. Недавно узнал, что Кутузов, уже будучи генералом, каждое утро ездил варить кофе любовнику императрицы. После войны в Турции он научился варить кофе по-турецки, и ездил, и не винился. А любовник этот, Платон Зубов, был моложе его лет на 15. Это знать не мешает, чтобы понять, какая страна была».

Вот то, о чем говорил отец Всеволод, на уровне слогана, на уровне самой читаемой в силу ее бесплатности газеты «Метро», которую только ленивый не возьмет. Кто ездит, пользуется услугами Метрополитена, прекрасно знают. Причем, я понимаю, что это, конечно, не большой интеллектуал сказал,  не ученый, не государственный, слава Богу, деятель. Это человек искусства, наверное, многими любимый и, наверное, всем  уже хорошо знакомый Андрей Кончаловский. Вот такое выражение. Понимаете, конечно, можно, такой гурман, который читает «Записки» Толстого, так сказать, наброски к «Войне и миру». Не мне советовать, но вы понимаете, что выносить на аудиторию такого рода моменты, это застарелая болезнь части нашего образованного общества, возникшая в силу иноземного воспитания, об этом буквально кричат ранние славянофилы, в частности, один из их предшественников – Иван Петрович Сахаров, наш замечательный самородок, собиратель фольклора. Он семинарист, у него есть прекрасные автобиографические записки, где он пишет: «Благодарю Бога, что меня не учила ни одна иностранная тварь — ни сапожники, ни пирожники, оставшиеся от наполеоновской армии». Я понимаю, что это крайняя точка зрения. Образ гувернера в художественной литературе, он у нас тоже покрыт романтичной, снисходительно такой, где-то и очень симпатизирующей позицией авторов, как правило. Все, конечно, сложнее. Максимы, они не всегда срабатывают, но, тем не менее, в силу страшной культурной пропасти, которая возникла не только в результате петровских реформ, но, скорее, в результате необходимой,  но очень болезненной прививки западных технологий,  западной учености, западной культуры, в результате которой вот возникла своеобразная, элитарная русская культура, высочайшая культура, но понятная, пожалуй, лишь ее носителям.

Вот если мы обратим внимание, то неприятие отечественной истории характерно и для либералов-западников, и для революционеров-демократов, которые воспринимают ее исключительно избирательно. Я думаю, что в зале есть немало людей, которые еще помнят дух тезиса о том, от какого наследства мы отказываемся, о двух культурах в одной национальной культуре, и так далее. Поэтому, а последние 20 лет, я думаю, вопрос о «сыре», ему ведь предшествовал вопрос, который задавали молодым людям, это такой вот, знаете, вопрос на ответ уже готовый, журналисты. Это не родилось из какого-то сознания, пусть подросткового: дед, зачем ты воевал, сейчас бы колбасу ели и пиво пили? На самом деле это запущена журналистами такая уточка, вроде слогана, на которую это поколение должно отвечать. И оно отвечало, по-разному отвечало. Это ребята, которым довелось воевать, в частности. Это вот то самое поколение перестроечное, за которым мы внимательно наблюдаем и с тревогой, и с надеждой, и с любовью.  Для людей моего поколения это наши сыновья, и сыновья старшие и дочери. Конечно, этот подход, нигилистический подход к отечественной истории был востребован в период смены государственного строя, смены идеологии, в период, когда сознание наше пытались переориентировать на определенное такое вхождение в западную систему ценностей. Но в общем, когда стало понятно, что ничего не получается, тогда, в общем, действительно, как сказал отец Всеволод, многие люди задумались, и ответственные люди пытались свои позиции пересматривать. Я думаю, что на эти чихи не наздравствуешься.  Тут ничего не сделаешь, это всегда будет, и, повторяю, всегда это будет востребовано и, позволю себе сказать, проплачиваемо. Если не прямым, то косвенным образом в виде разного  рода бонусов. Я думаю, все понимают, о чем идет речь. Иногда это, реже, может быть делом собственного убеждения, но это уже к господину Смердякову, позвольте адресовать. Наша задача, на мой взгляд, в частности задача людей церкви – рассмотреть вот ту эпоху,  которая действительно осталась в национальной памяти во всей ее объемности, во всей сложности. Действительно понять, в чем были корни национального единства, которое, в общем, реально, на деле присутствовало, и, в общем-то, не так важно здесь говорить о  военных результатах Бородинской битвы, потому что все равно мы будем считать Бородино своей победой, потому что для этого есть ряд оснований. Французы до сих пор приезжают на Бородинское поле, как на поле славы Наполеона, это, пожалуйста, на здоровье. Вопрос в том, что именно эта эпоха, она явилась одновременно и итогом определенного пути, адаптации, одновременно преодоления западного влияния, западного взгляда, отчуждения от русской культуры. Потому что это путь от Петра, который уже ищет прецеденты в национальной истории, которую еще просто не могут знать, потому что исторической науки не существует, некому дать материал. Все идет на уровне определенных преданий. Но Петр основывает город на том месте, столицу новую, где, как он предполагал, состоялась Невская битва. Петр об этом знает и помнит. В эпоху Екатерины небывалый взлет России. Действительно, Екатерина воплощает завещание Петра Великого, не то, которое является фальшивкой, а действительное, основы его политики продолжают основные векторы и выводит Россию в разряд мировых держав, требуется тоже осмысление, требуется исторически прецедент. Это совершенно нормально. Начинается изучение и отечественной истории, какие-то первые попытки делаются. Первые попытки собирательства, собирания фольклора, народных преданий. Первые прикосновения к первоисточникам с точки зрения все-таки, мне как церковному историку ближе, скажем, один из основателей нашей науки церковно-исторической митрополит Платон (Левшин), который пишет первую краткую российскую церковную историю, непосредственно делая выписки из летописей, совершая два путешествия, и смотрит в архиерейских домах по указу Петра Великого собранные летописи, и простодушно потом говорит: «Я ничего не придумал». Ссылок-то нет, аппарата  нет никакого. «Но вот как было, я так все это дело отсюда заимствовал, и цитировал». И вот 1812 год дает колоссальный импульс к развитию национального сознания, определенный переворот. Полной гармонии тут, конечно, полного единения не было, и  быть не могло.  Ну, давайте уж так, прямо. В 1912 году ставятся памятники полками и соединениями на государевой земле, но вот памятника ополченцам не оказалось на этом поле так же, как и в Храме Христа Спасителя, естественно, ну в силу понятных и технических, может быть, причин, имена только господ, штаб-офицеров. Нет даже унтер-офицеров, тем более рядовых. Поэтому очень сложная эпоха. Но это та эпоха, где люди разных сословий стали понимать друг друга, и люди высшего сословия поняли, что не только бедная Лиза карамзинская так же мыслит и страдает, как обычный нормальный человек дворянской культуры. Но вот эти люди, одетые в серые солдатские шинели,  способны делить тягости, способны жертвовать собой тоже во имя высоких идей, за веру, царя, за Отечество!

Я согласен с отцом Максимом: фиксация памяти – это не только память о сражениях, о событиях, о героях, это продолжение того вектора, который наметился в общественном сознании в период Отечественной войны 1812 года. В 1831 году уже Николай Первый создает второе отделение Академии наук,  которое занимается русской культурой, русской историей по преимуществу.  И эта тенденция продолжалась, но она, к сожалению, всегда у нас существует тенденцией параллельной, и,  повторяю, здесь уже ничего не поделаешь. А то, что происходило в русском обществе, конечно, особенно, на мой взгляд, ярко можно проследить на примере личности государя, императора Александра Первого, который вступал в 1812 год, не прочитав Нового Завета, берется и читает его по-французски. Нет, он знал пересказы священной истории. Все-таки  у него были хорошие преподаватели. Но собственно писание не читал,  читает, ему так удобнее. Знаменитая фраза «Пожар Москвы осветил мою душу». И дальше опять же, нет, там не все идеально. Это живой человек. Дальше державный мистик, который общается с  гергуторами, с нашими Хлыстами, посещает корабль Татаринова, и он находится, это уже после 1812 года, в определенном духовном поиске, но все-таки после смерти о нем говорят как о Федоре Кузьмиче, ассоциируют его с этой личностью. Но это, наверное, дорогого стоит.

Сообщение подготовлено по материалам интернет сайтов «Церковь и общество» (http://www.ovco.org/) и «Татьянин день» (http://www.taday.ru/)