Доклад кандидата исторических наук, директора библиотеки Воронежского Государственного Университета и преподавателя Воронежской Православной Духовной Семинарии А.Ю. Минакова «Борьба ревнителей православия против мистицизма и масонства в царствование Александра I» был произнесен в качестве актовой речи на Актовом дне Воронежской Православной Духовной Семинарии 17 сентября 2010 г. Журнальный вариант доклада // Образ жизни. 2010. № 3 (9). С. 26-35.
Положение Православной Церкви в начале XIX в., как, впрочем, почти на всем протяжении Синодального периода, было незавидным. Ревнители Православия были встревожены наступлением на веру и православную церковь масонов, мистиков и иезуитов. Особенную опасность для Церкви представлял западноевропейский мистицизм, зачастую фактически неотличимый от масонства. Он имел западноевропейское протестантское происхождение и предполагал достижение индивидом туманной «высшей религиозности» на основе некой «внутренней» церкви и «непосредственного слияния с божественным духом». Идея о возможности непосредственного общения индивидуальной человеческой души с Богом потенциально содержала в себе тенденцию признать излишними или даже вредными всякие опосредующие связи: через церковную организацию, литургию и т.д. Поэтому оборотной стороной мистицизма, как правило, была антицерковная позиция.
В 1812 г. обер-прокурор Св. Синода князь А.Н. Голицын, пользующийся репутацией покровителя мистиков и масонов, и обер-гофмейстер императорского двора, известный масон Р.А. Кошелев способствовали увлечению Александра I чтением Нового Завета, а затем западноевропейской мистической литературы, значительно повлияв тем самым на формирование религиозных взглядов императора, проделавшего сложную духовную эволюцию от деизма к «универсальному христианству», предполагавшему равноценность всех исповеданий. Между этими тремя деятелями был заключен негласный «духовный союз». В России произошедшие изменения в религиозной сфере оформились в новый политический курс. По мнению современных историков, «теория христианского экуменизма, которая в европейской мысли была социальной утопией, в России стала официальной идеологией. В течение десяти с лишним лет (1812–1824 гг.) мистико-экуменические идеи определяли характер и направления внутренней и внешней политики российского правительства»1. Основными учреждениями, через которые осуществлялось внедрение новой идеологии, были Библейское общество и Министерство духовных дел и народного просвещения.
Инициатором создания Библейского общества и Министерства был Голицын. В декабре 1812 г. в Петербурге было учреждено Библейское общество, членами которого были представители всех конфессий, действующих в России. Посредством подобных «обществ» английские протестанты распространяли близкую им версию христианства по всему миру. Одним из главных средств достижения этой цели был перевод книг Священного Писания на национальные языки и последующее их широкое распространение. Общество также ставило своей целью облегчение доступа к получению Библии на церковно-славянском языке без каких-либо богословских комментариев, издание и распространение Библии на различных языках среди христиан неправославного исповедания, а также мусульман и язычников. Президентом Общества был избран Голицын, а секретарями стали активные мистики и члены масонских лож, они явно преобладали количественно. Однако в Общество входили и православные архиереи.
В конце 1813 г. Александр I сам стал членом Общества. Демонстративная поддержка Библейского общества со стороны монарха привела к тому, что членство в Библейском обществе «стало не просто модным, но и почти обязательным, как своеобразное доказательство лояльности, и это … привело к тому, что оно превратилось в первую в России общественную организацию с единой идеологией, созданную государством и подконтрольную ему»2.
С 1816 г. Общество организовало перевод Священного Писания на литературный русский язык, осуществляя тем самым давний проект, долгое время вызревавший в лоне русского масонства: согласно масонским представлениям, первым «захотел издать русскую Библию <…> розенкрейцер Н.И. Новиков»3. В Отчете Библейского общества за 1815 г. Голицын писал, что император «сам снимает печать невразумительного наречия, заграждавшую доныне от многих из Россиян евангелие Иисусово»4. «Печатью маловразумительного наречия» император и Голицын именовали церковно-славянский язык.
После создания Библейского общества наиболее масштабной внутриполитической акцией, несущей отпечаток влияния мистических умонастроений, стало создание Министерства духовных дел и народного просвещения, в котором обер-прокурор Святейшего Синода подчинялся министру, а не императору, как ранее, а сам Синод был юридически уравнен с другими конфессиями.
Покровительство Голицына представителям неправославных конфессий, мистикам, сектантам и масонам, резкое принижение статуса Православной Церкви в связи с экуменическими увлечениями императора Александра I и привели к возникновению так называемой «православной оппозиции» (термин, введенный в историческую литературу петербургским историком Ю.Е. Кондаковым). Она появилась в результате объединения усилий писателей-«архаистов», сторонников А.С. Шишкова, одного из видных государственных деятелей консервативного толка, и представителей православного клира. Кроме того, в нее входили некоторые представители придворных кругов, а на завершающем этапе к ней примкнул ряд высокопоставленных чиновников. «Православная оппозиция» действовала конспиративно, пытаясь в меру своих сил и возможностей противостоять наплыву мистицизма и масонства. Ее представители признавали лишь легальные средства борьбы, главным среди которых признавалась жалоба лично императору.
Первым проявлением деятельности «православной оппозиции» были книги и записки писателя-«архаиста» Степана Ивановича Смирнова (даты его рождения и смерти неизвестны). В 1816 г. он подал на рассмотрение Петербургского комитета духовной цензуры книгу «Вопль жены, облеченной в солнце, или Победная Песнь Православной Греко-Российской Соборной и Апостольской Церкви против «Победной повести» Иоганна Генриха Юнга-Штиллинга». Книга вызвала неоднозначные оценки даже в православной среде и не смогла пройти цензуру. В августе 1816 г. Смирнов направил рукопись книги Александру I с сопроводительным письмом, в котором призывал к запрету книг мистиков.
Одной из главных тем Смирнова было разоблачение всемирного масонского заговора, готовящего приход в мир Антихриста посредством разрушения традиционных религий, в первую очередь православия и свержения монархических режимов. Кроме того, Смирнов был одним из первых русских консерваторов, которому был присущ воинствующий антииудаизм. Иудеев Смирнов именовал орудием Сатаны, воплощением мирового зла и утверждал, что именно еврейство готовит заговор против законных правителей христианских государств. Для того чтобы иудеи прекратили быть воплощением зла, им следовало отказаться от своей религии, заявлял Смирнов5.
Литературная деятельность Смирнова периодически вызывала недовольство первенствующего члена Святейшего Правительствующего Синода, митрополита Новгородского, Санкт-Петербургского, Эстляндского и Финляндского Серафима (Глаголевского) и ректора Петербургской Духовной Академии архимандрита Филарета (Дроздова), в результате чего даже после победы православной оппозиции Смирнову так и не разрешили напечатать его книги. Однако архимандрит Фотий (Спасский), наиболее известный деятель среди ревнителей Православия, использовал литературные наработки Смирнова в своих посланиях 1824 г. Александру I.
Особую роль в деятельности «православной оппозиции» сыграл архимандрит (впоследствии епископ) Иннокентий (в миру Илларион Дмитриевич Смирнов), в то время ректор Петербургской семинарии, глава цензурного комитета Петербургской Духовной Академии. Иннокентий отличался строго аскетическим образом жизни и был талантливым проповедником и церковным историком. С 1815 г. Иннокентий был по должности одним из директоров Библейского общества и участвовал в работе комитета, рассматривавшего переводы Священного Писания. Будучи принципиальным ревнителем чистоты Православия, Иннокентий в 1815 г. не пропускал в печать книгу мистика И.Г. Юнга-Штиллинга «Победная повесть». Между тем на публикации этой книги настаивал Голицын, которому пришлось провести эту книгу через светскую цензуру. В 1816 г. на рассмотрение Иннокентия была передана упомянутая книга Смирнова. Иннокентий готов был допустить ее в печать, однако против этого решения выступил архимандрит Филарет (Дроздов), которого настораживало чрезмерное рвение Смирнова.
Первую победу над «мистической партией» ревнители Православия смогли одержать в 1818 г., когда под их давлением Голицыну пришлось запретить журнал «Сионский вестник»
А. Ф. Лабзина, ученика известного масона-просветителя Н. И. Новикова, невероятно работоспособного эпилептика6. Благодаря покровительству придворных кругов правительство «провозгласило Лабзина первым духовным писателем в России, пожаловав ему орден Владимира второй степени»7. Определенную роль в закрытии «Сионского вестника» сыграл не входящий в состав «православной оппозиции», но идейно к ней близкий светский богослов и видный консерватор А.С. Стурдза, который написал князю Голицыну «прямой обвинительный акт против переводов Лабзина». При этом Стурдза обширными выписками доказывал Голицыну, «что переводчик виновен не только за перевод книг, враждебных церкви, но еще более за то, что в некоторых местах усилил и преувеличил выражения подлинников»8. Затем Стурдза попросил аудиенцию, на которую явился с рукописью Смирнова и статьями Лабзина из «Сионского вестника». Чтение продолжалось свыше трех часов, после чего, как утверждает Стурдза, «Голицын прямо сознался в своем заблуждении и перестал защищать своего любимца»9. Стурдза предложил Голицыну объявить Лабзину, чтобы он впредь обращался с изданием «Сионского вестника» в духовную цензуру установленным порядком10. Лабзин «отозвался министру самым грубым и резким образом, что решительно не пойдет на суд к тем людям, которые затворяют дверь Царствия Небесного, сами не входят и других не впускают туда»11. После этого «Сионский вестник» и был запрещен.
Закрытие «Сионского вестника» привело к тому, что Голицын, как писал Стурдза, «сделался осторожнее, а ревнители – не по разуму смелее и предприимчивее»12. Но в том же 1818 г. они потерпели серьезное поражение, закончившееся опалой Иннокентия (Смирнова). Это произошло в результате акции, предпринятой с участием писателя-«архаиста» Станевича.
Евстафий Иванович Станевич (1775–1835) был автором книги «Беседа на гробе младенца о Бессмертии души, тогда токмо утешительном, когда истина оного утверждается на точном учении Веры и Церкви». В ней он подвергал жесткой критике западноевропейский мистицизм, деятельность Библейского общества и перевод Библии на русский язык. В книге содержались строчки, которые при желании можно было расценить как покушение на царскую власть и власть церковной иерархии, которые в должной мере не выступают в защиту истинной Церкви: «цари ничем не причинили столько бед народу, как забвением и уничтожением должного в лице их величия Божия», «ежели священство умолкнет, видя таковое разорение в дому Божьем <…> Господь прольет и на них гнев свой»13. 8 сентября 1818 г. книга Е.И. Станевича была передана в духовную цензуру. Иннокентий (Смирнов), будучи цензором, пропустил эту книгу в печать и в конце 1818 г. она была опубликована.
Далее события стали развиваться по сценарию, не запланированному «православной оппозицией». После выхода книги Голицын вызвал епископа Филарета (Дроздова) к себе и с негодованием показал ему экземпляр, весь испещренный его заметками. Голицын заявлял: «Церковь не имеет нужды, когда бы частный человек брал ее под свое покровительство, особливо с той точки, с которой написано все сочинение»14. Филарет постарался замять назревающий конфликт, заявив, что Иннокентий просто невнимательно просмотрел книгу, будучи нездоровым, и просил, чтобы Голицын не делал доклада императору и дал время просмотреть книгу и исправить ошибки, перепечатав листы. Однако когда Филарет попытался заговорить о конфликте с Иннокентием, тот отвечал, что «готов претерпеть за правду всякое гонение»15. В итоге Александр I распорядился изъять и уничтожить весь тираж книги Станевича, а ее автора и цензора выслать в 24 часа из столицы в город Сумы на Слободскую Украину.
14 января 1819 г. Иннокентию был объявлен строгий выговор за его неосмотрительность. Царь предписывал внушить комиссии духовных училищ, «чтоб подобные сочинения, стремящиеся истребить дух внутреннего учения христианского, никаким образом не могли выходить из цензуры, находящейся в ее ведомстве»16. 2 марта Иннокентий был рукоположен в епископа Оренбургского. Это была фактическая ссылка из столицы, «на верную смерть, при глубоко расстроенном его здоровье»17. Лишь после ходатайства митрополита Михаила 22 марта 1819 г. он был рукоположен в епископа Пензенского и Саратовского. В Пензе святитель и скончался 10 октября 1819 г. Он был причислен к лику святых Русской Православной Церкви для общецерковного почитания на Юбилейном Архиерейском Соборе в августе 2000 года.
Почетная ссылка Иннокентия (Смирнова) и высылка Станевича были сильным ударом по «православной оппозиции». Тем более, что «в первый раз без избрания синодального назначался епископ от императора, вопреки церковного порядка»18.
В марте 1821 г. скончался митрополит Михаил (Десницкий). По совету Аракчеева император избрал в качестве преемника Михаила митрополита Московского и Коломенского Серафима, вице-президента Библейского общества19. Мемуарист Н.В. Сушков давал Серафиму следующую характеристику: «Серафим Глаголевский <…> не обладал ни той ученостью, ни той высокодаровитостью, какими отличаются его предместники и особенно преемник (по Московский епархии) (Филарет (Дроздов – А.М.). Не остался он в памяти народной. Редко беседовал он с паствой своею и вовсе не слыл проповедником. Его, конечно, любили как пастыря мирного и доступного, уважали как митрополита разумного и осторожного»20. Характеристика Сушкова несправедлива. Действительно, Серафим был осторожен и дипломатичен, однако именно благодаря ему «православная оппозиция» смогла в конце концов достичь поставленных целей. Серафим неспешно шел вверх по ступеням церковной иерархии и занял главную российскую кафедру в 1821 г. Он с самого начала зарекомендовал себя в качестве человека с консервативной репутацией.
Самым ярким и известным деятелем «православной оппозиции» был архимандрит Фотий (в миру Петр Никитич Спасский)21. Иннокентий (Смирнов) был его покровителем, духовным отцом и учителем. По благословению Филарета и Иннокентия в феврале 1817 г. Петр Спасский был пострижен этими двумя выдающимися архиереями, ныне канонизированными, в монахи и рукоположен в иеромонахи с именем Фотия. Он отличался крайней аскезой: постоянно пребывал в воздержании и посте, облекся во власяницу и носил вериги, что сильно сказывалось на его здоровье.
В автобиографии Фотий писал, что он получил «изведение свыше во сне и разных откровениях, что подобает ему изыти на подвиг против тайных всех обществ»22. По словам лично знавшего его священника М.Я. Морошкина, Фотий «следил неусыпно за всем движением масонства, читал внимательно все масонские книги, делал из них выписки, не щадил ничего для покупки особенно дорогих книг масонской премудрости, скупал целые издания, только что выходившие из типографии, и жег их, чтобы не допустить их расходиться в народе; подкупал дорогой ценою служителей домов, в которых бывали масонские заседания, чтобы из скрытного где-нибудь места самому все высмотреть, услышать и узнать всех заседавших в них; для сего служители проламывали иногда стены под самым сводом или верхним накатом и делали небольшие отверстия, сквозь которые о. Фотий, будучи невидим никем, мог сам все видеть и слышать, что делалось внизу»23. Фотий даже тайно присутствовал на «пророчествах» главы одного из сектантских обществ Е.Ф. Татариновой, «где своими очами видел беснование, кружение, лжесловесие и прорицание демонское»24.
Кроме того, Фотий выступал с резкими обличениями деятельности Российского Библейского общества. Обличал он и деятельность сект скопцов, проповедников мистических учений. В результате Фотий нажил себе влиятельных врагов. Инспектор кадетского корпуса, в котором он преподавал Закон Божий, генерал И.В. Бебер, видный масон (он был «великим памятным мастером» ложи «Астреи», с его именем масонская традиция связывала посвящение Александра I в масоны и последующее негласное разрешение на работу лож), одним из первых распустил слух о том, что Фотий сошел с ума.
Митрополит Михаил в июле 1820 г. предложил Фотию стать игуменом третьеклассного новгородского Деревяницкого монастыря, фактически осторожно удалив его из Петербурга. Весь 1821 г. Фотий был занят восстановлением монастырского хозяйства, полностью прекратив общественную деятельность. При этом ему помогала графиня А.А. Орлова-Чесменская, его духовная дочь, которая присылала в монастырь щедрые пожертвования, хлопотала о возвращении Фотия в Петербург, сообщала столичные новости. Орлова ввела Фотия в круг высокопоставленных деятелей «православной оппозиции». Для него открылись салоны всех аристократических домов, и его слушали с благоговением25.
В марте 1821 г., после смерти митрополита Михаила, статус Фотия изменился: митрополит Серафим в январе 1822 г. возвел его в архимандриты второразрядного Сковородского монастыря в Новгороде. Затем он был приглашен Серафимом в Петербург. В мае 1822 г. Фотий при посредничестве Серафима познакомился с князем Голицыным26. Последний, очевидно, решил «приручить» Фотия с целью получить от этого союза определенные политические выгоды, часто встречался с ним, вел духовные беседы, переписывался с ним, называл его «духовным учителем» и «златоустом». В свою очередь, Фотий, по благословению митрополита Серафима, пытался повлиять на Голицына в православном духе, «обратить на правый путь» и принудить его отказаться от поддержки масонов, сектантов, мистиков и Библейского общества. Он сделал из книг мистиков «выписку заблуждений и возмутительных страшных внушений явных», предназначенную для Голицына27. Особое негодование Фотия вызывали следующие положения: «человек не есть создание Божие, а самобытность случайная <…> От Бога поставленные власти <…> названы тиранами. <…> Понятие о Боге и религии есть вымысел человеческий <…> От первосвященника до последнего церковника здесь называется всяк обманщиком и идолопоклонником, как в иудейской, так и в христианской церкви»28. «Господь наш Иисус Христос называется таким же магом, как Зороастр»29. «Сооружение храмов, чествование икон и св. мощей называется обычаем, заимствованным от язычников»30. Фотий предупреждал князя: «Вельможи, князья и все знатные люди да знают, что все они были в опасности: все тайно делалось зло: всем вдруг готовилось всегубительство: торжественно о том было опубликовано воззвание, дабы мечи взять и всех заколоть нечаянно»31. Трудно сказать, какое конкретно имеется в виду воззвание, но стоит помнить о том, что события 14 декабря 1825 г., спровоцированные декабристами, были не за горами. Стараясь противостоять влиянию Фотия на Голицына, некоторые литераторы Санкт-Петербурга начали диффамационную кампанию против архимандрита. Именно тогда появились эпиграммы, приписывавшиеся А.С. Пушкину, обвинявшие Фотия и А.А. Орлову-Чесменскую в любовной связи32.
5 июня 1822 г. произошла беспрецедентная аудиенция Фотия у Александра I33. Он говорил с царем о митрополите Серафиме, о том, что тот «пастырь есть единственный по своей любви ко святой Церкви»34 и что «враги Церкви святой и царства весьма усиливаются… но бояться их нечего, надобно дерзость врагов тайных и явных… немедленно остановить»35. Собственно, «апологией» Серафима и указанием на опасность тайных обществ и необходимость борьбы с ними исчерпывалось содержание первой тайной беседы императора с Фотием. 25 июня 1822 г. Фотию был пожалован крест от царя36. Через два месяца после аудиенции у царя, 1 августа 1822 г., Александр I издал рескрипт министру внутренних дел В.П. Кочубею о запрещении масонских лож и тайных обществ на территории Российской империи. Косвенным результатом принятия антимасонского рескрипта стала ссылка А.Ф. Лабзина – одного из главных врагов «православной оппозиции». Лабзин был за «наглое поведение» выслан из Петербурга в Симбирск, где он и скончался в 1825 г.37
21 августа 1822 г. Фотий был назначен архимандритом Юрьева монастыря, одного из старейших в России. Однако к 1822 г. он находился в ветхом состоянии, братия его была малочисленна. С приходом Фотия все изменилось, монастырь стремительно обновлялся, поскольку А.А. Орлова-Чесменская жертвовала на него большие деньги.
В 1823 г. деятельность «православной оппозиции» резко активизировалась. Связано это было с тем, что в данное время ее с санкции императора негласно возглавил А.А. Аракчеев, один из самых близких царю людей. Историки либерального толка утверждали, что Аракчеев руководствовался исключительно соображениями личного свойства, пытаясь в еще большей степени упрочить свое положение при царе. Существует и другая точка зрения, согласно которой Аракчеев был идейным патриотом и верным сыном Православной Церкви38. Так, Фотий характеризовал его в своих записках следующим образом: «граф А.А. Аракчеев совершенно всем сердцем Бога любит, царю и государю императору предан, верен, правдив, Св. Православную Церковь истинно любит; содержит православную веру; мудр и разумен. Кратко скажу – он есть правое око царя, столп отечества, и таковые люди веками родятся»39.
В своей автобиографии архимандрит Фотий дал достаточно подробную характеристику основных активных участников «православной оппозиции» 1824 г. В частности, о Шишкове он пишет, что встречались они редко, но говорили обо всем, и что ему он «доверял во всем». «Сей муж ученый и благонамеренный один по своему усердию, сведениям стоил более, нежели всех помощь ученых мирских могла пользы принести»40.
Вслед за Шишковым Фотий называл М.Л. Магницкого, который одно время был правой рукой видного либерального деятеля Сперанского и членом масонской ложи «Полярная звезда», но затем обратился в Православие: «Ученый человек Магницкий, прежде быв в числе заблудших от Церкви и истины, но обратив от того сердце свое на путь правый, весьма много делал пользы, как сам бывый во многих тайнах зловерия, многие вещи раскрывал важные, по частям своим везде сильно и благим намерением действовал. Во время оно он был совершенно предан Православию, отличных способностей, многоучен, искусен в знании священного и церковного писания. Он, бывая у графа Аракчеева, нередко ему делал внушения свои добрые и разумные к содействию в делах противу врагов веры и блага общего»41.
В «православную оппозицию» входил и начальник гвардии Ф. П. Уваров: он «мало разумел сам как по учености земной, так и по духовным делам, но всегда был царю совершенно предан, отечеством дорожил, русских своих природных всех уважал, церкви не был противник, но к духовенству почтителен, общее благо поставлял за важное дело соблюдать»42. Через Ф. П. Уварова всю информацию доводил до императора обер-полицмейстер И. В. Гладкой.
В записках Фотий отмечал, что среди высшей церковной иерархии его позицию разделяли бывший Калужский, а затем Рязанский и Казанский архиепископ Филарет и Киевский митрополит Евгений (Болховитинов)43. В целом же, отмечая пассивную позицию подавляющего большинства православного духовенства, Фотий писал: «О духовных же молчать здесь надобно! Какой позор будущим родам!»44.
В 1823 г. деятели «православной оппозиции» перешли в наступление на «мистическую партию», воспользовавшись так называемым «делом Госснера»45. Пастор И.-Е. Госснер, эмигрировавший в Россию из Германии в результате религиозных гонений, был активным деятелем Библейского общества. Он вызывал особенное отторжение у «православной оппозиции». Его книга «Дух жизни и учения Иисуса Христа, в размышлениях и замечаниях о всем Новом Завете» была пропущена цензурой в мае 1823 г. Ю. Е. Кондаков утверждает, что книга Госснера «представляла собой уникальный, в своем роде, пасквиль на Православную Церковь и ее служителей <…> Антиправославный или же антихристианский характер сочинения И. Н. Госснера не подлежит сомнению»46. Книгу предложил перевести с немецкого Голицын, и он же пропустил ее в печать.
В марте 1824 г. листы книги Госснера по инициативе Магницкого были выкрадены из типографии и переданы митрополиту Серафиму. Серафим «решился сам написать апологию на сочинение Госснера, обличил пастырски, испроверг <…> и послал в собственные руки императора тайно»47. Акция возымела определенное действие, и 6 апреля 1824 г. Александр I запретил своему теперь уже бывшему «серому кардиналу» Р.А. Кошелеву появляться при дворе.
12 апреля 1824 г. Фотий отправил императору ряд писем48. Он писал, что 30 марта 1824 г. во сне ему явился ангел Божий и повелел разоблачить писания мистиков49. Цитаты из мистических произведений, которые Фотий приводил в своем послании, призваны были доказать царю, что мистики не просто занимают антицерковную позицию, но и вынашивают планы революции, которая призвана уничтожить царский престол. Фотий сформулировал «план», каким образом можно «разрушить революции»: возвысив Аракчеева, отдалить от себя Кошелева и Голицына50.
17 апреля 1824 г. состоялась многочасовая встреча Александра I c митрополитом Серафимом. Накануне Аракчеев и Магницкий смогли уговорить колеблющегося Серафима отправиться во дворец, где он должен был лично изложить императору сведения о том вреде, который нанес православной церкви князь Голицын, «открыть ему все козни врагов церкви и отечества, хитро перед ним дотоле скрываемые». Беседа императора и Серафима продолжалась беспрецедентно долго, около пяти часов. Он требовал ликвидации Министерства духовных дел и народного просвещения, возвращения Святейшему Синоду его прежних прав, назначения нового министра народного просвещения и «истребления вредных книг»51.
Встреча императора с Серафимом произошла без ведома Голицына. Обвинения, высказанные в адрес ближайших приближенных царя, равно как и всего курса в религиозной политике с 1812 г., были очень серьезными. Заговорщики опасались царского гнева. Как писал Фотий, «сие не бывало ни с кем, чтобы в полночь митрополит когда-либо бывал у императора и по таким делам, каковы начались <…> думали, что не прогневался ли царь и не посадил ли в гневе митрополита куда-нибудь, или отчаянно нездоров он сделался. Первый час пополуночи приходит, и при тихом сумраке ночном, тихо митрополит Серафим едет; выбежали все его сретать (встречать – А.М). Входя, он весьма был тих, мирен, но так молчалив, что ни слова не говорил; весь от головы до ног мокор от льющего с него пота. Таков был пот у него от сильного душевного и телесного действия пред царем, чтобы акибы из водопада весь был облит»52.
Через три дня, 20 апреля 1824 г., состоялась очередная тайная встреча Фотия с Александром I, продолжавшаяся около трех часов. Фотий утверждал, что «новая вера», предполагающая уничтожение старых господствующих религий, подготавливает приход «всемирной монархии». Поэтому «везде ныне существующие царства, страны, державы, правительства» предполагается «или уничтожить или, ослабив, расстроить разными средствами, разрушая те основания, коими они связаны между собою»53. Мистические же книги «учат нечестию и приготовляют особый класс людей к революции»54. Более того, «такового духа вельможи, в правительстве занимающие места, во всем готовы содействовать, и содействуют, по многим частям правительства к новому преобразованию всего»55. Фотий советовал царю: «Надобно начинать не с низа, а с верха, не с последних, а поразить самые главы первые. Яко главные орудия всего злого дела: когда глава у кого отнята бывает, то все тело остается, яко труп недействительно»56. Фотий рассказывал, что после этой беседы «он от главы до ног был, как водою, его потом смочен, и не прост пот, а яко кровав все одеяние его нижнее облил»57.
В ночь с 22 на 23 апреля 1824 г. по поручению императора к Серафиму явился Аракчеев. Во время встречи, по словам Фотия, Аракчеев «старался от имени царя как-нибудь согласить во всем митрополита с князем Голицыным»58. Тогда Серафим и Фотий пошли на рискованный шаг, фактически предъявив царю ультиматум, причем в беспрецедентно резкой форме: Серафим «взяв белый клобук свой митрополичий, снял с главы своея, бросил на стол пред очами вельможи-любимца царева и сказал: «Граф! Верный слуга царев, донеси о сем царю, что видишь и слышишь; вот ему клобук мой; я более митрополитом быть не хочу, ежели дела в прежнем виде останутся; с князем Голицыным не могу служить как явным врагом клятвенным Церкви и государства»»59. Ему вторил Фотий: «Стой, владыко святый, не соглашайся ни в чем противном, на грех и на пагубу благочестию; будем крепки в слове и деле; что сказано царю, то верно, стой в слове до конца; лучше нам за правду Божию в заточение идти, нежели за нарушение нашей должности и нечестие в ад. <…> Теперь едино остается делать, ежели царь не исправит дело веры и не защитит благочестие, как царь благочестивый, – взять святое Евангелие в одну руку, а в другую св. крест, идти в Казанский собор и посреде народа возгласить: православные! Веру Христову попирают; а новую какую-то бесовскую хотят ввести; князь Голицын, Госснер пастор и прочие их сообщники все то делают! Послушай, граф, донеси царю, что сие быть может сделано; вся Россия узнает; жены и дети найдутся многие, которые за Преблагословенную Приснодеву Богородицу вступятся, свое сохраняя благочестие. Она, Владычица наша, вскоре придет на помощь: все, хотя с горестию, но уничтожится диавольское действо; падет враг, и путь нечестивых погибнет»60.
В итоге последовало Высочайшее повеление о рассмотрении книги Госснера в Комитете министров. Это рассмотрение поручено было А.С. Шишкову и министру внутренних дел В.С. Ланскому. Общий смысл книги представлен был Шишковым в следующих словах: «Невозможно не признать цели ее, явно и очевидно состоящей в том, чтобы под видом толкования Евангельских текстов проповедать низвержение всякой Христианской веры, отвращение от Священных Писаний и позыв на восстание против всех Первосвященников, всех вольных и царей»61. 22 апреля Комитет министров по докладу Шишкова, который действовал «параллельно» с деятелями церкви, осудил книгу Госснера (ее постановлено было сжечь в Невской Лавре) и отдал распоряжение о начале следствия над теми лицами, которые были виновны в ее издании, – переводчиками, цензорами, типографщиками, и предании их суду Сената.
25 апреля 1824 г. вышел Высочайший указ о высылке из России Госснера. Цензура всех религиозных книг, издаваемых на русском языке, которую ранее осуществлял Голицын, передалась митрополиту Серафиму (Глаголевскому)62.
Спустя несколько дней в доме А.А. Орловой-Чесменской Фотий предал анафеме князя Голицына. Министр духовных дел, отвечающий за положение в церкви, оказался отлучен от этой самой церкви: это был грандиозный скандал. Фотий вторично сильно рисковал, поскольку право предавать кого-либо анафеме принадлежало лишь Св. Синоду, и он, таким образом, мог стать жертвой уголовного преследования. Однако Фотий лишь получил Высочайший выговор, который последовал спустя почти два месяца, 14 июня 1824 г.,
во время личной аудиенции у Александра I, когда Голицын уже потерял важнейшие посты. Тогда Фотий заявил царю: «Я сотворил же волю Божию и ничего не боюся. <…> Всякому зло на Бога и царя глаголющему аз бы сказал: анафема, да не соблазнит других и зло не сотворит»63.
15 мая 1824 г. князь Голицын был отстранен от должности министра духовных дел и народного просвещения, а само министерство было упразднено. В этот же день во главе Министерства народного просвещения и главноуправляющим духовными делами иностранных вероисповеданий стал Шишков, православная часть отошла к синодальному обер-прокурору, а доклады Синода теперь должны были представляться через Аракчеева. 17 мая 1824 г. Александр I подписал рескрипт о сложении Голицыным звания президента Библейского общества; на этом посту его сменил митрополит Серафим, который был назначен главным цензором всех сочинений и переводов, издаваемых на русском языке.
Аракчеев направлял деятельность митрополита Серафима, Фотия и Шишкова в нужное царю русло. Особые отношения сложились у Аракчеева с Фотием, которому он объявил решение царя о том, что ему позволяется «во всякое время приезжать в С.-Петербург, когда угодно будет»64. Сам император, по наблюдению Стурдзы, «в то время приметным образом склонялся зрелою душою на сторону Православия, отстал от мистики, одним словом, сделался тверже и строже в своих правилах и понятиях о религии. Прибавим к тому, что политические события убеждали его в необходимости всюду поддерживать законную власть и всемерно противиться безначалию духовному и гражданскому»65.
Фактически реальная власть в сфере конфессиональных отношений, просвещения и цензуры перешла к представителям бывшей «православной оппозиции». Большую роль в дальнейших событиях сыграл Шишков. В сентябре – ноябре 1824 г. он представил императору Александру I целый ряд записок, в которых обосновывал необходимость запрещения деятельности Библейского общества.
Одной из главных целей Библейского общества Шишков объявлял намерение «составить из всего рода человеческого одну какую-то общую республику и одну религию: мнение мечтательное, безрассудное, породившееся в головах или обманщиков или суемудрых людей»66. В другом месте Шишков утверждал, что Библейское общество имеет антихристианский характер: «общества сии имеют постоянный план к низвержению всех христианских религий и к установлению на развалинах их, какой-то доселе неизвестной всеобщей религии, под приманчивым наименованием «внутреннего христианства»67.
Само по себе массовое распространение Библии и ее отдельных частей без комментариев и без контроля священства признавалось Шишковым вредоносным явлением, необратимо ведущим к религиозному субъективизму и, следовательно, росту сект и возникновению расколов: «…рассеиваемые повсюду в великом множестве Библии и отдельные книги Священного Писания, без толкователя, без проповедников, и, как бы нарочно для упразднения необходимости их, напечатанные на простонародных наречиях, какое могут произвесть действие? <…> Всякий сделается сам себе толкователем Библии и, образовав веру свою по собственным понятиям и страстям, отторгнется от союза с Церковью. Сначала породятся расколы и ереси; а когда они до чрезвычайности размножатся, то место их заступит совершенное равнодушие ко всему тому, что осьмнадцать веков признавалось священным»68.
12 апреля 1825 г. вышел Высочайший рескрипт на имя митрополита Серафима, в котором по поводу Библейского общества было сказано: «Повелеваю вам, как президенту оного Общества, приостановиться во всех его действиях без исключения»69. Митрополит Серафим немедленно прекратил действие всех отделов Библейского общества. На долгие годы был прекращен и перевод Библии на русский литературный язык.
События 14 декабря 1825 г. окончательно решили судьбу Библейского общества. В письме к Николаю I от 12 декабря 1826 г. Шишков настаивал на том, что распространение мистических идей явилось одной из непосредственных причин событий 14 декабря 1825 г.: «Видели с ужасом прошлогоднее декабря 14-е число, и которое открылось уже в непростом народе. Все сие, как во Франции, так и у нас, породилось от распространения чтения мистических, безнравственных и даже возмутительных книг и журналов, без должного рассмотрения проходивших чрез слабую цензуру»70. Членство многих декабристов в масонских ложах делало подобные утверждения Шишкова в глазах Николая I убедительными.
Подведем итоги. «Православная оппозиция» возникла в 1816 г. как реакция на непродуманные религиозные эксперименты Александра I. Она ставила своей целью изменить государственную политику в религиозной сфере и принудить монарха к отказу от курса на создание «общехристианского» государства. В
1824 г. православная оппозиция добилась восстановления статуса Православия как господствующей религии. Не будь ее – в Российской империи в первой четверти XIX в., несомненно, произошла бы «религиозная реформация» сверху, произведенная по «лекалам» западноевропейских мистиков.
1 Вишленкова Е.А. Заботясь о душах подданных: религиозная политика в России первой четверти XIX века. – Саратов, 2002. – С. 135–136.
2 Там же. – С. 88.
3 Сахаров В. Просвещенный мистицизм Александровской эпохи // Рубежи. – 1998. № 1. – С. 46.
4 Цит. по: Пыпин А.Н. Религиозные движения при Александре I. – СПб., 2000. – С. 56.
5 Кондаков Ю.Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. – С. 130.
6 Эткинд А. «Умирающий Сфинкс»: Круг Голицына-Лабзина и петербургский период русской мистической традиции // Studia Slavica Finlandesia. T.XIII. – Helsinki, 1996. – С. 24.
7 Стурдза А.С. О судьбе Православной Церкви Русской в царствование императора Александра I // Русская Старина. – 1876.Т. XV. № 2.–С. 275.
8 Там же.
9 Там же.
10 Там же. – С. 276.
11 Там же.
12 Там же.
13 Станевич Е.И. Беседа на гробе младенца о Бессмертии души… – Изд. 2-е. – СПб. 1825. – С. 73, 148.
14 Пыпин А.Н. Религиозные движения при Александре I. – СПб., 2000. – С. 201.
15 Сушков Н.В. Записки о жизни и времени святителя Филарета, митрополита Московского. – М., 1868. – С. 110.
16 Пыпин А.Н. Указ. соч. – С. 200–201.
17 Стурдза А.С. Указ. соч. – С. 279.
18 Попов К. Юрьевский архимандрит Фотий и его церковно-общественная деятельность // Труды Киевской Духовной Академии. – 1875. № 2. – С. 380.
19 Глазева А.С. Серафим (Глаголевский), митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский и его роль в религиозной политике Александра I и Николая I // Консерватизм в России и Западной Европе. – Воронеж, 2005.
20 Сушков Н.В. Указ. соч. – С. 54–55.
21 Кондаков Ю.Е. Архимандрит Фотий (1792-1838) и его время; Улыбин В.В. Архимандрит Фотий (Спасский) и графиня А.А. Орлова-Чесменская. – СПб., 2001; Улыбин В.В. Яко ад сокрушися – СПб., М., 2002; Минаков А.Ю. Фотий (Спасский П.Н.) // Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа. Русский патриотизм. – М., 2003.
22 [Фотий Спасский] Автобиография Юрьевского архимандрита Фотия // Русская Старина. 1894. № 7. С.214.
23 Морошкин И. Архимандрит Фотий, настоятель Юрьева монастыря. Воспоминания священника // Русская Старина. 1876. № 10. Т. XVII. С. 313.
24 Миропольский С. Фотий Спасский, юрьевский архимандрит // Вестник Европы. – 1878. № 11. – С. 59.
25 Миропольский С. Указ. соч. // Вестник Европы. – 1878. № 12. – С. 597.
26 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. № 2. – С. 203.
27 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Август. Т. 84. –С. 172.
28 Там же. – С. 172.
29 Там же. – С. 178.
30 Там же. – С. 180.
31 Там же. – С.185.
32 Кондаков Ю.Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. – С. 155.
33 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. № 2. – С. 207–210.
34 Там же. – С.208.
35 Там же. – С. 208–209.
36 Там же. – С. 211.
37 Шильдер Н.К. Александр Первый. Его жизнь и царствование. – СПб., 1898. Т.4. – С. 267–238.
38 Богданович П.Н. Аракчеев. Граф и барон Российской империи (1769–1834). – Буэнос-Айрес, 1956. – С. 125.
39 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1896. Июль. Т.87. – С. 180.
40 Там же. – С. 177–178.
41 Там же. – С. 180.
42 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Август. Т. 84. – С. 191.
43 Там же. – С. 181.
44 Там же. – С. 181–182.
45 Кондаков Ю.Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. – С.252–315.
46 Кондаков Ю.Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801–1825). – С. 144, 150. Подробный разбор см. с. 145–151.
47 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Август. Т. 84. – С. 190–191.
48 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Август. Т. 84. – С. 192.
49 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Ноябрь. – С. 208–209.
50 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Ноябрь. – С. 209.
51 Записка о крамолах врагов России // Русский Архив 1868. Стлб. 1387.
52 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Ноябрь. – С. 218–219.
53 Там же. – С. 225.
54 Там же. – С. 226.
55 Там же.
56 Там же. – С. 227.
57 Там же. – С. 228.
58 Там же. – С. 229–230.
59 Там же. – С. 230.
60 Там же. – С. 231–232.
61 РГИА. Ф. 1763. Оп. 1. ед. хр. 36. Л. 1.
62 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1895. Ноябрь. – С. 235–236.
63 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1896. июль. Т. 87. – С. 194.
64 [Фотий Спасский] Указ. соч. // Русская Старина. – 1896. Август. Т. 87. – С. 428.
65 Стурдза А.С. Указ. соч. – С. 284.
66 Шишков А.С. Записки, мнения и переписка. – Берлин, 1870. Т. 2. – С. 228–229.
67 Там же. – С. 293.
68 Там же. – С. 293–294.
69 Чистович И А. История перевода Библии на русский язык. – М. , 1997. – С. 93.
70 Шишков А.С. Записки… Т. 2. – С. 285–286.
