Финансово-экономическое положение Русской Православной Церкви в первые годы советской власти

Лишение Церкви материальных доходов являлось особо важной задачей атеистической власти, исходившей из марксистского положения о религии как о надстройке над материальным базисом. Считалось, что подрыв экономической основы Церкви резко ускорит ее распад.[i] В соответствии с этими представлениями был составлен ленинский декрет от 23 января 1918 г., отнявший у Церкви не только все имущество и банковские вклады, но и право приобретать имущество.

Несмотря на важность изучения финансово-экономического положения Русской Православной Церкви (далее – РПЦ) в результате первых же мероприятий советской власти, проведенных в религиозной политике, эта проблема исследователями не ставилась и не освещалась. Впервые она была сформулирована в брошюре автора данного сообщения, а затем исследование материального положения РПЦ и, прежде всего, органов высшей церковной власти в условиях революционных потрясений и гражданской войны было продолжено в его же монографиях, изданных в 1999 г. и 2005 г.[ii]

Политика финансово-экономического удушения Церкви сказалась на положении органов Высшего церковного управления – Священного Синода и Высшего Церковного Совета (далее – ВЦС). Их деятельность осуществлялась в чрезвычайно сложных условиях острой нехватки самого необходимого. Согласно справке члена ВЦС протоиерея А. М. Станиславского, составленной 5 февраля 1920 г. в ответ на требование юридического отдела Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов представить точную опись имущества, принадлежавшего Высшему церковному управлению (далее – ВЦУ), уже к концу 1918 г. оно лишилось недвижимого и почти всего движимого имущества. Так, имущество ВЦУ, находившееся в здании бывшей Московской духовной семинарии, было реквизировано для 3-го дома Советов летом 1918 г. Имущество, находившееся в епархиальном доме (Лихов переулок, 6), было реквизировано хозяйственным отделом Моссовета согласно мандату от 24 декабря 1918 г. и предоставлено в полное распоряжение Московского народного политехникума.

В расходовании материальных средств на собственные нужды высшей церковной властью был установлен режим жесткой экономии. В декабре 1918 г. был сокращен штат обслуживавших патриарха канцелярских чиновников — в распоряжении первосвятителя остались лишь его личный секретарь и помощник секретаря.[iii] Примечательно, что соединенное присутствие Синода и Высшего Церковного Совета 17 (4) декабря 1919 г. рассматривало в числе прочих вопрос о выделении 500 руб. члену ВЦС А. Г. Куляшеву за приобретенную им ленту для пишущей машинки в канцелярию ВЦУ.[iv]

28 (15) ноября 1919 г. Синод и ВЦС на совместном заседании определили «на будущее время не производить дальнейшего увеличения оклада содержания для членов и штатных служащих Высшего церковного управления ввиду ограниченности средств у ВЦУ».[v] 13 февраля (31 января) 1920 г. по докладу А. Г. Куляшева ВЦУ приняло постановление об организации снабжения членов высшей церковной власти и служащих канцелярии продуктами. В нем отмечалось, что «в связи с быстрым ростом цен на хлеб и предметы первой необходимости повышать параллельно с ценами ставки жалованья невозможно. Остается один исход — просить епархиальные советы плодородных губерний придти на помощь и организовать посылку сухарей и печеного хлеба».[vi] «В Патриархии у нас холодно и голодно, — писал в декабре 1919 г. патриарх Тихон профессору Петроградской духовной академии И. С. Пальмову. — Некогда жатву жизни пахать, а холода-заботы и деревянный дом».[vii]

Приведенные факты, свидетельствуя о весьма непростых материальных условиях функционирования ВЦУ, наглядно опровергают расхожие пропагандистские штампы официальной советской печати 20-х гг. о том, что «у кормила духовной власти стоят сытые и праздные князья церкви, ради своих земных богатств и выгод нещадно эксплуатирующие религиозные чувства трудящихся масс».[viii]

В связи с прекращением Советским государством всяких выплат на церковные нужды священнослужители обращались в ВЦУ с запросами, «в какой форме предполагается вспоможение духовенству (пособие или пенсия)», а также просили «сообщить о назначении сбора в пенсионный капитал».[ix] Для решения вопроса о пенсиях духовенству 1 ноября (19 октября) 1918 г. при Высшем церковном управлении была образована подкомиссия под председательством члена ВЦС протоиерея А. В. Санковского. «Этой подкомиссией, — констатировало ВЦУ весной 1920 г., — вопрос не был разрешен». 3 апреля (21 марта) 1920 г. Синод и ВЦС поручили финансово-хозяйственному отделу Высшего Церковного Совета под председательством митрополита Тифлисского Кирилла (Смирнова) «выработать проект положения о вспомоществовании духовенству в виде пенсии или пособия, при чем одним из источников этого вспомоществования предполагается пенсионный вычет из священноцерковнослужителей».[x]

28 (15) марта 1919 г. ВЦУ обязало канцелярию ВЦС «войти в официальные и личные сношения с Комиссариатом социального обеспечения на предмет получения от него письменного сообщения о порядке назначения пенсий по духовному ведомству».[xi] За все время попыток установить контакты с этим советским учреждением высшая церковная власть была вынуждена в большинстве случаев вместо назначения пенсий выделять единовременные пособия либо вообще отклонять подобные просьбы «за неимением средств», рекомендовав при этом просителям «обратиться в местный отдел социального обеспечения».[xii]

9/10 рассмотренных органами высшей церковной власти дел имели внутрицерковный характер. На каждом заседании ВЦУ рассматривалось от 8 до 15 дел, более половины из которых касались тяжелого материально-финансового положения духовных академий и семинарий, многих священнослужителей и даже целых епархий.

В рапорте на имя патриарха от 5 ноября (23 октября) 1918 г. архиепископ Иоасаф, управлявший Московской епархией, доносил о полном отсутствии средств в Московском епархиальном управлении на удовлетворение насущных неотложных потребностей. «Бывшее в прошлом сентябре месяце епархиальное собрание обязалось на средства епархии содержать епархиальный совет, уплачивать в течение полугода полное содержание преподавателям и служащим ликвидированных духовно-учебных заведений, открыть и содержать пастырско-богословские курсы, выдать попечительству о бедных духовного звания 80000 руб. на содержание призреваемых в приютах до ликвидации попечительства, выплачивать пенсии бывшим служащим духовно-учебных заведений, жалованье миссионерам и пенсии их семьям, содержание архиерея и служащим при них… На удовлетворение этих нужд средств никаких не имеется. Между тем множество лиц, которых епархия обязалась содержать, обращаются с настойчивыми ходатайствами об уплате им денег».[xiii]

8 ноября (25 октября) 1918 г. соединенное заседание Синода и ВЦС, рассмотрев просьбу архиепископа Иоасафа «о выдаче из сумм, имеющихся в распоряжении Высшего церковного управления, ссуды в размере 75000 руб.», постановило «в испрашиваемом заимообразном отпуске из средств ВЦУ на содержание Московского епархиального управления отказать за отсутствием средств».[xiv]

Не намного лучшим было материальное положение и в других епархиях, оказавшихся в пределах Советской республики. Согласно представлению Владимирского епархиального управления от 9 мая (26 апреля) 1919 г. в ВЦУ, поступавшие в епархиальную казну взносы «недостаточны для покрытия епархиальных нужд, а епархиальный свечной завод национализирован».[xv]

1 августа (19 июля) 1919 г. Синод и Высший Церковный Совет в «соединенном их присутствии под председательством патриарха слушали представленную канцелярией ВЦС докладную записку о состоянии епархиально-церковной жизни, составленную по данным протоколов чрезвычайных епархиальных собраний клириков и мирян 1918 г.» Хотя эти протоколы поступили только из 17-ти епархий, они содержали достаточные сведения для выводов о материальном положении Православной Церкви в Советской республике. Из всего разнообразия вопросов, обсуждавшихся на епархиальных собраниях, в докладной записке были выделены следующие, как «имеющие для всей Российской Церкви значение»: «епархиальная казна; мероприятия по обеспечению духовенства средствами содержания; способы оказания помощи бедным лицам духовного звания».[xvi] Такое положение осложнялось тем, что уже 25 (12) октября 1918 г. ВЦУ констатировало, что «общецерковной казны фактически нет».[xvii]

Основные источники формирования общецерковной казны были определены еще Поместным Собором, который при этом исходил из следующего. Свечной доход долгое время занимал одно из первых мест в источниках денежных поступлений РПЦ синодального периода. В 1913 г. Синод получил 16 млн. руб. чистой свечной прибыли, что составляло 38,6% от всех денежных поступлений, исключая доходы монастырей.[xviii] В приходе церковных денежных сумм и капиталов Петроградской епархии за 1915 г., достигавшем 3 млн. 135 тыс. руб., чистая свечная прибыль составляла 1 млн. 186 тыс. руб., т. е. более трети.[xix]

2 декабря 1917 г. Собор постановил «установить с 1 января 1918 г. с выпускаемых из епархиальных, монастырских и других церковных свечных заводов церковных свеч особый сбор по пять руб. с пуда… Взимание сбора возложить на свечные заводы, а дело заведывания сим сбором сосредоточить в центральном комитете епархиальных свечных заводов». Выполнить это распоряжение в условиях начавшейся национализации церковных и монастырских имуществ, включая свечные заводы, было уже невозможно. Примечательно, что в Москве национализация церковной недвижимости началась с реквизиции 3 февраля 1918 г. епархиального свечного завода.[xx] По сведениям «Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при Главнокомандующем вооруженными силами на юге России А. Деникине», с 1918 г. «во многих епархиях захватываются свечные заводы, дающие главный источник существования епархии, и окончательно разграбляются».[xxi]

К 18 (5) октября 1918 г. в счет 5-рублевого попудного свечного сбора на нужды Высшего церковного управления поступило лишь 118 951 руб. 71 коп. К 19 (6) октября по счетам счетного отдела ВЦС было «сумм, состоящих в распоряжении Высшего церковного управления 183 911 руб. 53 коп. и билетами 2 400».[xxii] Этих сумм не хватало даже на важнейшие общецерковные дела, большая часть средств на которые была уже истрачена. Так, 19 (6) октября ВЦУ постановило «ввиду недостатка средств и установления особого контроля со стороны правительства за всеми выходящими вновь изданиями печатание Соборных деяний временно приостановить и посему образование особой Комиссии при Высшем церковном управлении для дальнейшего дела печатания изданий признать излишним».[xxiii]

25 (12) октября ВЦУ констатировало, что установленный Собором денежный попудный свечной сбор, имевший целью образование общецерковной казны, до сих пор почти не поступал из епархий, так как за счет его назначалось содержание служащим в духовно-учебных заведениях. «Инструкция Комиссариата юстиции от 30 августа по применению означенного декрета 23 января, одним из пунктов которой предусматривается отобрание в распоряжение советских учреждений и епархиальных свечных заводов, — подчеркивалось в постановлении ВЦУ, — делает еще менее вероятным поступление указанного сбора в будущем». Оценивая перспективы общецерковной казны, ВЦУ прогнозировало, что «при современных же условиях нет оснований и вообще рассчитывать на ее образование, по крайней мере в ближайшее будущее время».[xxiv]

В 1919 г. положение с поступлениями в общецерковную казну сумм от 5-рублевого попудного свечного сбора заметно не улучшилось.

Важным источником пополнения общецерковной казны, по замыслу высшей церковной власти, должен был явиться 5% сбор с валового годового дохода монастырей. Однако и здесь возникли большие затруднения. Во-первых, за годы гражданской войны общее количество монастырей уменьшилось более чем вполовину. Кроме того, они постоянно находились под угрозой закрытия. Материальное положение многих из действовавших обитателей в результате осуществления национализации монастырских имуществ было крайне тяжелым. Так, управлявший Тверской епархией епископ Старицкий Серафим (Александров) в донесении на имя патриарха от 29 (16) сентября 1919 г. следующим образом характеризовал состояние подведомственных ему монастырей: «У Кашинского Сретенского монастыря в 1918 г. изъяты земли, леса, все лучшие корпуса с кельями, весь лесной материал, заготовленный в большом количестве для нужд монастыря, пчеловодная пасека, весь сельскохозяйственный инвентарь, все запасы продовольствия и даже заготовленные на посев семена ржи, овса и льна. Кроме того, сестрам обители предъявляется требование выселиться в 2-х недельный срок, а здания монастыря предназначены для нужд отдела социального обеспечения, вследствие чего монастырю грозит совершенное разорение… Что касается Шестаковского монастыря, то все лучшее из монастырского хозяйства реквизировано и обитель в материальном отношении крайне стеснена. Не имея ни хлебных, ни денежных запасов, монастырь терпит острую нужду и не в состоянии не только внести 5% налог, но и прокормить сестер обители, которым также предъявлено требование о выселении из монастыря».[xxv]

10 октября (27 сентября) 1919 г. ВЦУ постановило освободить оба указанных выше монастыря от уплаты в общецерковную казну 5% сбора с их валового дохода за 1918 г.[xxvi] Подобного рода постановления Высшему церковному управлению приходилось принимать и в отношении монастырей ряда других епархий. 27 (14) февраля Новгородский епархиальный совет докладывал ВЦУ о «невозможности для настоятелей и настоятельниц» монастырей Тихвинского и Череповецкого уездов внести 5% с валового дохода «на общецерковные нужды».[xxvii]

Свечное производство традиционно, вплоть до 1918 г. было высокодоходной отраслью монастырского хозяйства и вместе с продажей свечей служило одним из главных источников, приносивших прибыль. Национализация Советской властью епархиальных и монастырских свечных заводов повлияла самым отрицательным образом на оба указанных выше основных источника общецерковной казны.

9 апреля 1919 г. Народный комиссариат юстиции постановил, что разрешенные властью добровольные сборы-складчины верующих можно производить «лишь на нужды определенного храма, часовни, молитвенного дома». Сборы же в общецерковную казну или епархиальную кассу были признаны незаконными.[xxviii] Однако реализовать это требование в условиях гражданской войны и становления аппарата Советской власти на местах было по существу невозможно. Духовенство и верующие фактически полулегально продолжали делать на общецерковные и епархиальные нужды специальные сборы, а также отчисления от различных церковных доходов.

Ограниченность в источниках пополнения общецерковной казны непосредственным образом отразилась на материальном положении высшей церковной иерархии. По утвержденному ВЦУ 21 (8) мая 1918 г. «Положению об обеспечении епархиальных и викарных архиереев», их годовой оклад был определен в размере 7 500 руб. (или 625 руб. в месяц) из сумм 5% сбора с валового дохода монастырей, поступавшего, как уже отмечалось, в общецерковную казну.[xxix] Нерегулярное и весьма ограниченное поступление в общецерковную казну этих сумм, предназначенных на содержание преосвященных епархиальных и викарных, приводило не только к задержкам в выплате назначенного им оклада, но и нередко и к тому, что прибывшие в Москву в ВЦУ и по различным делам архиереи не имели даже средств, чтобы затем вернуться в свои епархии. Например, в декабре 1918 г. в Высшее церковное управление поступило прошение епископа Якутского и Вилюйского Евфимия (Лапина) «о выдаче ему какой-либо части содержания, следуемого за 1918 г. по должности епископа Якутского». Владыка Евфимий пояснял, что «будучи лишен возможности после окончания занятий Св. Собора выехать из Москвы в епархию и не получая ниоткуда и никакого содержания с 8 сентября текущего года», он испытывает «острую нужду в деньгах для уплаты революционного налога».[xxx]

Следует также отметить, что установленный высшей церковной властью в мае 1918 г. годовой оклад епархиальным архиереям за весь период гражданской войны ни разу не повышался, в то время как цены, особенно на продовольственные продукты, как отмечалось в одном из постановлений ВЦУ, «непрерывно и чрезмерно возрастают».[xxxi] Например, в октябре 1919 г. любой из правящих архиереев мог купить на свое месячное содержание в 625 руб. только фунт постного масла или три фунта манной крупы.

В целом же быт архиереев в первые годы советской власти составлял разительный контраст с условиями их жизни и архипастырского служения в дореволюционной России, когда высшие церковные иерархи (митрополиты, архиепископы и епископы) могли вести такой же обеспеченный образ жизни, как и верхи господствующих классов.

 Особой проблемой, многократно обсуждавшейся на заседаниях ВЦУ, являлась судьба духовно-учебных заведений, оказавшихся в невыносимо тяжелых для их дальнейшего существования условиях. Почти все из них фактически закрывались Советской властью как духовно-учебные заведения и передавались в ведение Народного комиссариата просвещения. Осенью 1918 г. высшая церковная власть отмечала, что «после отобрания духовно-учебных заведений и других капиталов духовного ведомства и состоявшегося 23 января декрета Советской власти об отделении церкви от государства, с прекращением отпуска из казны кредитов на духовно-учебные нужды, Высшее церковное управление лишилось всех тех источников, на которые относилось прежде содержание духовно-учебных заведений, в том числе духовных академий».[xxxii]

Постановлением патриарха, Синода и ВЦС от 3 сентября (21 августа) 1918г. были утверждены сметы трех духовных академий — Петроградской, Московской и Казанской на вторую половину того же года.[xxxiii] Однако полностью обеспечить запланированное финансирование Высшее церковное управление уже не смогло. 25 (12) октября 1918 г. ВЦУ решило «с полной определенностью сообщить Советам академий, что если не изменятся внешние условия жизни Церкви и не возвращены будут ей отобранные капиталы или не поступит каких-либо средств специально на содержание академий, то Высшее церковное управление с начала будущего гражданского года, т. е. с 1 (14) января 1919 г. лишено будет возможности ассигновать необходимые на содержание академий и личного состава служащих суммы».[xxxiv] Для решения финансово-хозяйственных вопросов духовных академий высшая церковная власть нередко использовала нетрадиционные подходы. 23 (10) мая 1919 г. ВЦУ предоставило Казанскому епархиальному совету «имеющиеся у него суммы, подлежащие перечислению в общецерковную казну, передавать правлению Казанской духовной академии в счет тех ассигнований, какие сделаны правлению академии Высшим церковным управлением».[xxxv] В ответ на прошение правления Казанской духовной академии о выдаче пособия за первую половину 1920 г. в 30 000 руб. ВЦУ постановлением от 3 мая (20 апреля) того же года разрешило «получить назначенную академии сумму из денег Казанского епархиального совета, подлежащих высылке в Москву на нужды Высшего церковного управления».[xxxvi] Аналогичные решения ВЦУ принимало в ряде случаев таких же прошений с мест.

В январе 1920 г. Синод и ВЦС назначили Советам Московской и Казанской духовных академий на первую половину указанного года из общецерковных средств по 30 000 руб.[xxxvii] Однако положение этих высших богословских школ оставалось крайне тяжелым. Сохранившаяся переписка членов профессорской корпорации наглядно иллюстрирует, как с течением времени все более набирал силу процесс распада духовных школ. Несмотря на все усилия ВЦУ по поддержанию высших богословских школ — выделение посильных средств из общецерковных сумм, предоставление полной хозяйственной самостоятельности — к исходу гражданской войны все 4 духовных академии Русской Православной Церкви фактически прекратили свое существование. Лишенные традиционных источников финансирования в ходе первых же мероприятий Советской власти в религиозной политике, академии так и не смогли в условиях разрухи и голода гражданской войны наладить материально-хозяйственную основу своего существования.